Зовите меня Ада - Елена Воздвиженская

Глава 23

Комфортабельный автобус мягко шуршал шинами по чистой трассе. Дорога была ровной и свободной от снега, тут и там работала снегоуборочная техника. Правда, к ночи вновь обещали метель, но кто ж не знает прогнозов синоптиков? Там ещё, как говорится, бабушка надвое сказала. А сейчас небо было ясным, и яркое зимнее солнце радостно светило в окна, вдоль трассы тянулись хвойные леса и берёзовые перелески, небольшие деревеньки и посёлки. Ехать было хорошо. Ада нарочно взяла билет на самый долгий маршрут, чтобы дорога заняла как можно больше времени. В этот раз ей не нужна была стремительность самолёта или скорость поезда, хотелось ехать с толком и расстановкой, заезжая в маленькие и большие города, останавливаясь на вокзалах и больших «пятачках» на трассе, где за прилавками румяные женщины, закутанные в пуховые шали, и мужчины в ватных штанах и телогрейках торговали вяленым мясом, копчёной на вишнёвых ветках рыбой, горячими душистыми беляшами и кофе из больших термосов.

Аде нужно было время, чтобы подумать обо всём. Дорога должна быть такой длинной, чтобы хватило времени проработать мысленно все эмоции и чувства, всё то, что случилось с нею за последний год, и приехать в новый город уже чистой и свободной от старого балласта. Только вот получится ли на этот раз? Попутчики подобрались спокойные и приятные, никто не шумел, не бедокурил, не просил без конца остановок, и можно было спокойно заняться своим делом. Кто-то читал книгу, кто-то спал, кто-то слушал музыку или просто смотрел в окно, одна женщина даже вязала. Ада улыбнулась. Когда-то она тоже умела вязать.

Интересно, получилось бы у неё это сейчас? Навряд ли. Прясть и вязать учила её соседская старушка, баба Даша, жившая от дома дедушки наискось. Она была совсем уже старенькая и глазки её плохо видели, но она выводила такую тонкую певучую нить на отполированном до блеска веретене, и вывязывала такие тонкие узоры на кофтах и варежках, что можно было только диву даваться, как у неё это получается. За её кофтами приезжали даже из города, а она много и не брала.

– Лишь бы на жиссь хватало и слава те, Господи, – улыбаясь, говорила она, – Да вот нам с тобою к чаю пряников купить в магазине.

Слово магазин баба Даша говорила с ударением на вторую «а», смягчая при этом буковку «г» так, что она выходила у неё гладенькой да мягонькой. Такие же были у бабы Даши и руки. За пряниками она отправляла в магазин Аду, и потом они вместе пили чай за столом, покрытом розовой скатертью, и смотрели в окно, как тихо падал за стеклом снег на безлюдную деревенскую улицу.

Баба Даша любила Аду, жалела её, приголубливала, прижмёт, бывало, к себе и гладит по волосам мягкой ладошкой, да приговаривает:

– Ты моя девонька, ты моя сердешная.

Баба Даша была одинокой. Застудилась по осени раз, да так и не родила детей, а мужа своего, Коленьку, рано она потеряла. Так и вековала одна. Потому и Аду полюбила, как родную. Родную она тоже говорила по-особенному, с ударением на «о». Всегда была она ей рада. И Ада её любила. Свою-то бабушку она не знала, та умерла до её рождения. Дед тоже жил один, как и баба Даша, только помоложе её был.

Ада вспомнила деда. Это был высокий, плечистый, сильный мужчина, несмотря на свои уже почтенные годы, пышная шевелюра и окладистая борода, густой зычный голос, крепкое словцо и доброе сердце. Он заменил Аде и отца и мать. Отец ушёл от них, когда материнские истерики стали повторяться ежедневно, скандалить она умела и любила, и никто не мог ей в этом противостоять. Скандал она могла высосать буквально из пальца, из воздуха: не так посмотрели, не так сделали, не тот хлеб принесла Ада из булочной, не так учтиво поздоровалась с ней соседка, не так нежно поцеловал её утром муж, уходя на работу, не так чисто помыла посуду Ада, не по достоинству оценил начальник на работе, и прочее и прочее.

Отец устало уходил в другую комнату, а позже и вовсе стал уходить из квартиры. А маленькая Ада не знала, куда спрятаться от упрёков, криков и угроз, и сжималась в комочек, плакать тоже было нельзя, это ещё больше распаляло мать, и она могла даже накинуться на дочь с кулаками. Так Ада и разучилась показывать свои слёзы и боль.

Она рано повзрослела, с малых лет полюбила одиночество и тишину, которой ей так не хватало дома. Потому и любила девчушка уходить после школы на реку или в городской парк, бродить там или сидеть на скамеечках в самых укромных уголках, кормить вездесущих голубей батоном, собирать большие яркие букеты из осенних листьев или крохотные букетики первоцветов по весне. Однажды она принесла такой букетик в подарок маме, ведь она всё-таки любила её, несмотря на все эти скандалы, но мать вновь была не в духе, и, бросив цветы в сторону, закричала:

– Ты где шляешься, а? Помогла бы лучше матери убраться! Бездельница!

И шлёпнула Аде по плечу полотенцем.

Ада стояла молча, изо всех сил стараясь не расплакаться, чтобы не рассердить мать ещё больше, но комок в горле сдавил так невыносимо и сердце словно пронзило иглой, что крупные слёзы сами покатились градом из её глаз. Ада сделала круглые глаза, пытаясь задержать слёзы внутри, но они предательски выкатывались и выкатывались на щёки. Мать рассвирепела, и принялась хлестать Аду полотенцем наотмашь, куда попало, с придыханием выкрикивая:

– Ах, ты дрянь такая! Плохо тебе живётся, да? Что ты ревёшь, а? Неблагодарная!

Когда она устала бить и ушла на кухню, Ада, захлёбывающаяся от проглоченных рыданий и невыплаканной обиды, прокралась в ванную, умылась и принялась собирать свой букетик, разбросанный по полу в прихожей. Первоцветы со сломанными головками, казавшиеся такими солнечными и яркими там, в парке, сейчас стали тусклыми и блёклыми, словно растеряли весь свой цвет, впитав негатив этого дома. Ада вынесла их на балкон и бросила вниз, на зелёную траву двора…

***

Автобус остановился. Ада вздрогнула, очнувшись от воспоминаний, и, отогнув штору, выглянула в окно. Морозный день клонился к вечеру, ехать ещё было долго, практически до самого раннего утра, и пассажиры попросились в придорожное кафе. Ада вышла вместе со всеми, заказала себе кофе и порцию цезаря, захватила кусочек хлеба и сыра для Гадриэля, а после вышла на крыльцо, полюбоваться закатом. Он сегодня был прекрасен. Заснеженные поля тянулись до самого горизонта, меж холмов петлял серпантин дороги, вдалеке темнел лес, за который опускалось огромное красное солнце. К вечеру заметно потеплело, и лёгкие снежинки порхали в воздухе. Ада вдруг почувствовала, как под сердцем зашевелилось что-то неуютное, холодное, тревожное. Но она отмахнулась от этих мыслей, свалив всё на свои душевные переживания из-за последних событий. Но всё же колючее беспокойство прокралось в её сознание и свернулось там скользкой, чёрной змеёй.

– Это всё из-за воспоминаний, – подумала Ада, – Дорога навеяла мысли о прошлом. Не люблю туда возвращаться, но иногда память сама делает это за меня.

Наконец, все пассажиры отдохнули, и водитель принялся торопить задерживающихся, чтобы продолжить путь до наступления темноты. Смеркалось. Ада покормила Гадриэля. Тот поел совсем мало. Он тоже выглядел каким-то обеспокоенным, встревоженным, суетился в клетке и попискивал.

– Потерпи, пожалуйста, дружочек, – успокоила его Ада, – Скоро мы приедем.

Автобус мягко тронулся с места и вновь за окнами замелькали берёзки и поля. Постепенно, под гул двигателя, Ада вновь погрузилась в воспоминания.

***

Отец окончательно ушёл от них после очередного скандала, тихо и без слов. Он никогда не ругался с матерью, что бесило ту до невозможности. Мать, конечно же, сорвала гнев на Аду, потом успокоилась. Но на следующий день отец, как это бывало обычно, не вернулся домой вечером, после работы. Мать принялась обзванивать знакомых. Отец пришёл поздно ночью, и только за тем, чтобы собрать вещи.

– Пойдёшь со мной? – вошёл он в комнату к Аде.

– Куда? – та подняла